Самый младший лейтенант. Корректировщик истории - Страница 83

– Тоже хорошо, – решила Катрин. – Не очень-то мне тот подвал нравился. Как, кстати, горло?

– Ничего, глотаю… – Женька наконец решился и сказал то, что мучило последние дни: – Кать, вы меня когда переведете? Или мне лучше самому рапорт написать?

– Можно писать, можно не писать. С чего это вдруг накатило? Объяснись, Земляков.

– Я тогда стрелять начал. В подвале, – пробормотал Женька, разглядывая тонированные окна. – Знал, что никак нельзя было стрелять, но когда в башке мутнеть начало, не выдержал. Не боец я, товарищ сержант.

– Ясное дело, не боец, – согласилась начальница, тоже глядя в стекло и поправляя пряди прически. – Ты не боец, а дурень, Евгений Романович. Во-первых, все хорошо кончилось. А это главное. Мы опыт нарабатываем. Какой может быть опыт, если агенты не возвращаются? Таких прецедентов, знаешь ли, предостаточно было. Так что стрелял ты абсолютно законно. Во-вторых, я тоже стреляла.

– Это когда?

– Тогда же. В упор из своего «вальтера». Не думаешь же ты, что мы шестерых здоровых фрицев исключительно в холодно-рукопашном стиле положили? Ножом и пистолетом работали. Капитан лихо лопаткой черепа вскрывал. Все правильно было. Стреляли. Человеческое тело, в принципе, неплохой глушитель. Учти на будущее. И счастье, что машина рядом тарахтела. Прямо хоть благодарность тем саперам отсылай.

– Утешаешь меня, сопливого, – тоскливо сказал Женька.

– Очень нужно. Позже разберем ситуацию по косточкам. И другие эпизоды разберем. Я тебя обязана подтянуть, Земляков. Не знаю, пойдешь ты еще на операцию или нет, но воспитать я тебя должна. Хотя бы из чувства благодарности.

– Это еще за что?

– За то, что ни разу мне в спину не пальнул с перепугу. Честное слово, я всерьез опасалась. У меня такого рядового-необученного еще не было. Спасибо, что не оправдал пессимистических ожиданий.

– Что ж я совсем уже…

– Не совсем. Потому пощады не жди. А сейчас пойдем, кровяной колбаски купим. И пива местного. Бригада наша за ту Рогань билась-рубилась, а мы с тобой ни разу там и не были. Хоть пиво тамошнего розлива продегустируем…

Эпилог

2 мая 1943 года. Крым.

Ливадия («Калька»)

Вечер накрывал море вуалью мрачной и сказочной таинственности. Краски стали мягче, косые солнечные лучи нежно ласкали спокойный простор. Слабый ветер щедро дарил парковые ароматы зелени и теплого камня. Чудесный край, почти не затронутый войной.

Фельдмаршал любил это тихое местечко, любил сдержанно-изящные залы царского дворца. Здесь действительно чувствуешь себя победителем. Не в крепости, взятой в кровавых затяжных боях, и не на Керченском полуострове, с его солеными безжизненными степями. Рыжие траншеи и капониры, месиво трупов и техники неизменно угнетают своей повторяемостью. Пусть остается лишь этот белый дворец, удивительный парк. Только здесь, в этом по-восточному сказочном уголке кипарисовых рощ, возвращалось ощущение удачи. Личной избранности, как ни иронично это звучит. Да, неоднозначная формулировка, столь обожаемая фюрером, здесь приобретала совсем иное содержание.

Удача. Твоя, личная. В 56 лет начинаешь понимать, что нет ничего ценнее. Тот июньский день, когда тонул катер, изрешеченный русскими истребителями. И другой памятный день – 2 июня. На столе лежали новенькие погоны с серебряными маршальскими жезлами. Тогда возникшие из ниоткуда русские бомбардировщики уложили бомбы точно в сад с накрытыми столами, но ты чудом успел нырнуть в подвал, заставленный огромными винными бочками.

Кто отводит от тебя пули и осколки, счастливец Эрих? Местные ундины, которым приглянулся сдержанный уроженец Берлина? Обитают ли хладнорукие девы в пучинах черного, очень черного моря? Или это суровая валькирия с юности стоит на страже за твоей спиной с надежным щитом на руке?

И все же защиты мифических дев недостаточно. Война проиграна, и не нужно быть каким-нибудь Карлом Крафтом или Вильгельмом Вульфом, чтобы это понять. Удача с выходом к Белгороду – лишь временный, локальный успех. Хотя и безупречно разыгранная партия военных шахмат. И пусть армии русских не удалось окружить и уничтожить, мгновенное возвращение Харькова произвело впечатление и в Берлине, и, что более важно, в Лондоне и Вашингтоне. Проигрывая войну, невольно перестаешь быть лишь солдатом. Пора перейти к торгу.

Человек, стоявший на террасе, хотел надеяться на лучшее, но по долгу службы он слишком много знал. В Берлине еще не понимают, на Западе уже не хотят понимать. В дух рыцарства опытному штабному офицеру, видевшему две великие войны, верить наивно. Склоненную голову непременно отсекут. Но у Германии много голов. И кое-кто в армии заслужил искреннее уважение по обе стороны фронта. Возможно, даже русские понимают, что…

Пора торговаться. Понадобится удача. И да прикроет дева-валькирия своим щитом не только от бомб…

Сухопарый фельдмаршал смотрел на блеск горизонта. В мягкой куртке и домашних туфлях фельдмаршал выглядел откровенно усталым и немолодым мужчиной. Война закончится, хватит ли сил написать мемуары? Придется многое переосмыслить. «Дни напрасных побед»? «Долг солдата»? Нет, нужно что-то более прямое, честное. «Утерянный мир»?

Дворец укачивали волны ароматов мирта и магнолий. Ливадия ласкала и утешала солдата, предчувствующего тяжелые времена. Где-то далеко гудела и зудела жирная неутомимая муха войны.

Возможно, Крым удастся закрепить за послевоенной Германией? Юг России вермахт удерживает твердо, большевики ошеломленно топчутся, приходят в себя после нокдаунов на Украине. Если договориться с Западом немедленно… Пока существует что-то, что можно положить на весы торга. Фюрер не желает понимать. Он слишком дискредитировал себя и страну. Пожалуй, что-то объяснять имперскому канцлеру поздно…