– Ну, чистый цирк, – прошептал пулеметчик, вертя теплую рукоять пистолета.
– Точно, клоуны, первое отделение, – начальница спешно заправляла одежду. – Связь есть?
Началось минут через пять. Торопливо забухали резкие выстрелы орудий и минометов, сразу же подхватились пулеметы. Бойцы бригады НКВД атаковали дома на Либкнехта и Госпром, обтекая площадь с двух сторон. Их прикрывали «тридцатьчетверки» 86-й бригады. Вела дуэль с немецкими самоходками противотанковая батарея. Но ничего этого Женька со своей высоты не видел, потому что самих прижало серьезно.
Сначала Катрин орала в трубку, пытаясь корректировать огонь двух минометов, работающих из парка, потом связь оборвалась, и это было даже к лучшему. С двумя бойцами пошли на крышу, удачно закидали гранатами немецких наблюдателей, но потом долго не могли добить раненого обершарфюрера, отстреливавшегося из-за поваленной вентиляционной трубы. Осколок брошенной им гранаты здорово двинул Женьку по башке, но, к счастью, только вскользь – сталь каски не пробил. Наконец Катрин подловила живучего немца из своей «СВТ».
Спустились на свой этаж, тут как раз и выяснилось, в чем повезло, – угла у обжитой комнаты не было, искореженный «максим» вышвырнуло в коридор. Второго номера убило, а самому сержанту осколки снаряда искромсали плечо и левую руку. Каким чудом жив остался – не понять.
– Ничего! – орал везучий телефонист. – Три ленты высадили – вон они, эсэсы, – между корпусами валяются. За нами не заржавеет!
Телефониста тоже оглушило – хоть и орал истошно, но вопли его доходили до Женьки сквозь звон в ушах. Оттащили сержанта и еще одного раненого в глухую комнату в центре коридора. Потом ходили на нижние этажи, искали немецкий пулемет, что лупил во фланг наступающим. В коридорах завалили троих гренадеров, потом нашли пулемет. Гранат уже не осталось. Начальница отобрала у Женьки последнюю «колотушку», аккуратно зашвырнула в пролом потолка. Ворвались к пулеметчикам – выл немец, раненный в живот. Еще один раненый сидел у стены, смотрел на носы своих сапог. Женька ногой отшвырнул подальше от него карабин и стал стрелять в окно, стараясь не высовываться. Автомат вонял горячим металлом. Внизу удирали немцы, в темноте так похожие в своих свободных куртках на мышей, на ходу отстреливались. Катрин с телефонистом поковырялись с «МГ», и теперь ленту за лентой высаживали трофейные боеприпасы в окна соседнего корпуса. На первых этажах лопались гранаты. Потом в проезд между корпусов, волоча за собой путаницу колючей проволоки, выползла «тридцатьчетверка», принялась бухать из орудия куда-то за сквер. Потом танк отполз за корпус, и как-то сразу стало тихо.
– Живой? – взгляд начальницы малость блуждал. – Знаешь, ты с этого фрица «балаклаву» сними, пока не сдох.
– Чего снять? – Женька отупело смотрел на раненого эсэсовца.
– Ну, головной убор с него сними, – Катя потрогала свой мокрый лоб. – А то я менингит подхвачу.
– Вшивый небось, – брезгливо предупредил телефонист и принялся выворачивать карманы у свернувшегося среди россыпи гильз мертвеца.
– Лучше насекомые, чем воспаление мозга, – пробормотала начальница, морщась от дыма, поднимающегося из ствола «МГ».
Женька осторожно стянул с немца трикотажный подшлемник, похожий на шарф-капюшон. Раненый все так же смотрел в одну точку, потом безвольно повалился на бок.
– Мерси, – Катрин яростно встряхнула головной убор. – Пошли, а то еще чекисты сгоряча подстрелят.
2.40.
Комплекс Госпрома
– Все прочесать! Пленных сюда! – орал кто-то на лестнице.
Остатки сводной группы спускались вниз, неся на шинели бессознательного сержанта-пулеметчика. Снизу топали, лезли на этажи распаленные бойцы.
– Кто старший? Ко мне! – из темноты возникла начальственного вида фигура в полушубке.
Катрин процедила нечто нецензурное, поправила «балаклаву» и шагнула навстречу:
– Товарищ подполковник, докладывает младший лейтенант Мезина! При отходе от Клингородка оказались отрезаны. Заняли позиции здесь, в корпусе…
– Видел! Благодарю, – подполковник ухватил Катерину за руку, энергично встряхнул. – Действия смелые и своевременные. Будете представлены к награде. Лично напишу. Обещаю.
Катерина несколько растерялась.
Подполковник всмотрелся в лицо:
– Это ты из Особого? То-то, смотрю, личико незнакомое. Эх, что война с девчатами делает. Орден обещаю.
– Спасибо, товарищ подполковник. Разрешите идти?
– Иди. Нет, стой! – подполковник расстегнул полевую сумку. – Вот, лично от меня. К нам в 62-ю только привезли.
Катрин смотрела на новенький гвардейский знак на своей ладони:
– Так мне не положено, я не из Гвардии.
– Ничего. В виде исключения. Оформим должным образом, – подполковник отвернулся и тут же свирепо заорал: – Связь тяните! Топчетесь, барсуки беременные!
За Либкнехта шел бой, взрывались гранаты. Опергруппа шагала по аллее парка. За кустами звонко стучала кувалда – танкисты воскрешали подбитую машину. Ярко пылал покосившийся павильончик. Женька поковырял в ухе:
– О, памятник, что ли? – посмотрел на высокий постамент. – Товарищ старший сержант, вообще-то разрешите поздравить.
– С чем? – Катерина почесала шею, разглядывая скульптурную группу из бронзы и траурного лабрадорита. – Со значком? Симпатичная вещица. Только куда ее девать? На блузке носить? Ни бриллиантиков, ни прибавки к пенсии.
– Ладно-ладно. Тебе понравилось, я видел. Боевой значок.